Об Индии и индийской культуре, самостоятельных путешествиях по Азии и пути к себе

В Ахмедабаде (5) Махавира и джайны

За чертой города интересно войти в соприкосновение с миром языческого искусства и языческой святыни, - притом собственно не тем, что доживает свой век в сравнительно уже омертвевших формах, под сенью Эллорской гряды, - но язычества своеобразно-живого, - крепкого, стойкого, и насчитывающего известное число последователей.

Высокая каменная ограда опоясывает широкий усаженный деревьями и хорошо вымощенный двор, откуда направляется тропа к оригинальному крыльцу, у джайнской кумирни, построенной в 40-х годах на весьма значительные средства (до миллиона рублей), отпущенные местным богачом Хати Сингом. Над созданьем ее потрудился художник Прэмчанд Сэлат, который, хотя и пытался придать сооружению - в отношении стиля и орнамента - все характерные свойства, вообще присущие преимущественно джайнской архитектуре и скульптуре но не в состоянии был приблизиться к идеалу прежних памятников однородного зодчества. Тем не менее, всматриваясь в этот храм, убеждаешься, что гуджератские каменьщики и резчики до сих пор еще сохранили или, точнее, силятся сохранить традиции древнего индийского творчества.

В кумирню нельзя войти, не сняв сапог или не надев поверх обуви нечто вроде синих бархатных полусапожек.
Взор рассеянно скользит по мифологическим фигурам, высеченным вдоль стены и преддверья, и по стройному ряду столбов, украшающих притвор и крыльцо. Гладко отполированный камень ведет во внутрь сравнительно небольшого капища, где на алтаре восседает закутанный в покрывало "Джин", т. е. мудрец, достигший освобождения от всяких земных уз, благодаря победе духа над страстями и грешными стремлениями. Кумирня посвящена Дхарманату, одному из 24 главных джайнских "святых", называемых Тиртанкарами.
Существование этих легендарных лиц, по преданию, обставлено было всевозможными чудесами, возвещалось человечеству множеством предсказаний, преисполнено тайны и поэзии. Согласно священным книгам общины индусов, верующих в Джинов, последние считались и считаются своего рода мироправителями (Чакравартин), которые, хотя и отрешены в данное время от суетных помыслов и вторжения в смуту земной жизни, но тем не менее в свое время прошли (в качестве тварей, демонов и богов) через нескончаемую вереницу более или менее тяжких и светлых, мучительных и счастливых перерождений, раньше достижения высокой степени совершенства и непогрешимости. Каждый Джин прежде чем уйти в Нирвану (или, как джайнисты выдаются в Мокшу, блаженнейшее загробное бытие) непременно родится в благородной семье касты воинов, - но отнюдь не в другой потому что даже рождение в браминской среде было бы для него своего рода унижением.

Джайнская религиозная община, в ее средневековом и современное составе, сложилась преимущественно из раджпутских элементов, которые (под натиском ислама чувствуя себя выбитыми из колеи не будучи в состоянии снискивать себе пропитание прежними занятиями независимо-боевого характера) постепенно перешли к предприимчивости торговой и, отличаясь богатыми дарованиями, вскоре приобрели в целой Индии (или, по крайней мере в некоторых ее важнейших областях) выдающееся значение как миллионеры-купцы, как сборщики податей ростовщики и т. п.
Джайнистам до того казалось невозможным допустить, чтобы какой-нибудь Джин воплотился не в роде кшатриев, а в иной касте, что с одним таким "победителем плоти" в момент зачатия случилось даже чудо - а именно: когда он зародился у матери-браминки бог Индра впал в крайнее негодование и не находил слов выразить, до чего подобная аномалии противна законам природы и духа. Дабы парализовать несчастную случайность, тот же Джин, тотчас вслед затем зачался и у одной царицы, которая разрешилась им в Деккане. Мальчик оказался последним из 24 Джинов, явился на свет под именем Махавира (в VI или V столетии до Р. X.) и рождение его ознаменовалось событиями вещего характера. Обе женщины, беременные Джином, видели четырнадцать снов, из коих каждый превосходил предыдущий сокровенностью и знаменательностию, служа так сказать неопровержимым доказательством, что в близком будущем люди узрят во всех отношениях необыкновенное существо; 108 мудрейших старцев истолковывало подобные сны; браминский бог богатства - Кувера прибыл со всеми своими слугами и разными духами, живущими в недрах земли, в тот дворец, где ждали рождения Махавиры.

В этот достопамятный день настоящей дождь золота, серебра, алмазов, ожерелий и нежных благоухающих цветов посыпался на чертог, где воплотился Джин. Он вступал в мир, окруженный целым штатом главных индийских богов, при радостных кликах населения.

Задолго-задолго до того, Махавира был благочестивым поселянином, за добродетель взятым на небо, но возродился потом брамином, чувственным и суетным, что, очевидно, мешало прогрессировать в ряду существ. Ставши как-то индийским князем, будущий праведник по злобе убивает одного из своих придворных, и в наказание попадает в ад, после чего еще должен пробыть некоторое время в теле льва. Изведав немало различных последующих скитаний, душа Махавиры ищет воплощения в образе царя и он благополучно правит 2.800.000 лет; наконец, когда ему мир становится постылым, прежний владыка впадает в аскетическое настроение, и кается, и борется с собою в течении 10 миллионов годов, за что уподобляется Индре.
Но, вознесясь к жилищам древнего громовержца, Махавира даже, там, среди райских обителей, не способен возгордиться - омывает собственноручно кумиры предшествовавших Джинов, приносить им в дар благовония и путем неусыпного бдения над своим внутренним миром достигает возможности родиться в последний раз. В окончательной, совершенной оболочке Махавира с детства прилежно учится и растет добрым, кротким, трудолюбивым. Хотя и предназначенный для осуществления высших целей бытия, он отнюдь не желает огорчать родителей отречением от престолонаследия и самопогружением в бездны индийской премудрости; нет, он - напротив - живет обыкновенною жизнью царевичей: в известном возрасте женится, предводительствует войсками беспрекословно исполняет все желания отца и матери. Когда же они однако умирают, Махавира вдруг сознает, что ничто на земле до сих пор его не могло удовлетворить, и уходит на подвиг, на решительную борьбу с самим собою. Боги, люди, демоны с музыкой провожают его, покидающего стогны родной столицы...
Путь его усыпан цветами, отовсюду слышатся клики: "джая! джая! победа, победа!" Выйдя из своего царского паланкина, сняв с себя богатые покровы и украшения, Джин надевает скромную одежду, принесенную ему Индрой, отпускает от себя всех сопровождающих царедворцев и начинает умерщвлять в себе плоть, несколько дней подряд не прикоснувшись ни к единой капле воды. Мало по малу даже рубище кажется ему излишним, - собственное тело ему сперва ненавистно, потом безразлично: ни ветер ни дождь, ни холод, ни жар - ничто на него не действует. Равнодушный безусловно к всему, что составляет для простых смертных предмет утехи или страдания, замкнувшись в продолжительнейшее молчание, исключительно думая о сложнейших вопросах и тайнах жизни и смерти, Махавира чувствует себя, наконец, подготовленным выступить с проповедью. Двадцать девять лет подряд он обходить индийские "грады и веси". Число учеников и сторонников растет у него не по дням, а часам: и брамины, и буддийские мудрецы вступают с ним во вражду и споры.
Джайнизм пускает корни в населении и принимает те основные формы, которые удерживаются им еще и до наших дней.

...Кумирня, куда мы вошли, почти пуста. Только четыре привратника (в виде любопытного факта нельзя не отметить, что таковыми - для омовения джайнских изображений и наблюдения за чистотой - обыкновенно нанимаются члены браминской касты) точно тень следуют за нами, - да две-три женщины из простонародья, с цветами в руках, умиленно поглядывают на алтарь, где восседает Джин: ему в сущности не нужны ни приношения, ни моленья! Миряне ("шраваки", слушатели) сами себя так сказать успокаивают, чествуя отрешенное от желаний всесовершеннейшее существо...

В Индии насчитывается значительно более миллиона последователей джайнской религии. В зародыше она существовала (как уже сказано) несколько веков до Р. X. и, может быть, даже до зарождения "исторической" буддийской общины. Когда последнюю, - по достижению ею на родине расцвета и могущества, - отчасти поколебало браминство и жестоко потеснил ислам, джайнисты (приблизительно с VI по IX век нашей эры) внешним образом, в свою очередь, сделали много уступок религиозным обычаям индуизма.

Сколько-нибудь характерным основателем толка, как чего-то уже до известной степени определенного, считается в древности Парсванат (подобно Будде из княжеского рода, и выросший в "священном" Бенаресе). Живя аскетом, скудно одеваясь, он - при всем своем "подвижничестве -
не приобрел особенного влияния на народ. Ученики Джина пребывали в полунеизвестности, до появления среди них, через 250 лет, выдающегося вождя Махавиры (что буквально значить "великий герой"). Буддийские предания, тибетские книги до сих пор упоминают о неприязни между последователями Шакья-Муни и "злыми еретиками-ниргрантами" (т. е. древнейшими джайнистами), которых последний их учитель, между прочим, обязал (из презрения к человеческим предрассудкам) ходить обнаженными.

Англичане естественно воспретили, насколько возможно, такую вольность и теперь многие ревнители раздеваются, только садясь за еду, но большинство джайнистов уже не считает для себя обязательным этот стародавний обычай.

Джайнское учение гласит, что жизнь не имеет ни начала, ни конца.
Бесчисленные души осквернены веществом и соблазном, - то погрязают все ниже и ниже, то совершенствуются, достигая блаженства в небесах... Но последнее состояние еще не представляет цели для мудреца. Ему должны стать безразличны и небо, и земля, и ад: страдания и радость, добро и зло, столь условно понимаемые человечеством, все тайны, прелести и обольщения жизни постепенно теряют в глазах Джина когда-то присущее значение. Он еще при жизни обращается как бы в изваяние, бесстрастно взирающее на мир. И такому вдруг воплощению отрешенности от праха служат и молятся, стремятся угождать в помыслах и делах благотворительности тучные, расплывшиеся, плосколицые купцы-джайнисты!

Они наиболее боятся хоть и невольно убить что-либо живое, веерами обмахивают сидение раньше, чем на него опуститься, и т. д. и т. д. Здесь, в Ахмедабаде, у них при "панджрапале" (убежище для больных и немощных животных) есть, судя по рассказам, особый уголок, где кормятся паразиты-насекомые, причем, по собственному почину или за плату, иной туземец подвергает себя пытке высидеть ночь среди кишащих на нем вшей и однородной мерзости. Правда, его предварительно дурманят, чтобы, лишившись терпения, он не вздумал давить своих маленьких кровожадных мучителей.

...По бокам от центрального кумира украшенного драгоценностями, расположены еще два сходных с ним Джина. Вдоль галлереи, опоясывающей двор (в храме, где мы стоим), - часовенки, в которых сумрачно высятся за решетками небольшие фигуры различных джайнских "святых", отличающихся друг от друга исключительно эмблемами (чинха), как-то: черепахой, носорогом, слоном, лошадью, змеей, ланью, быком, обезьяной, луной, магическим жезлом (ваджрою), лотосом, раковиной, кречетом и т. п. знаками, выгравированными на пьедестале всех этих изваяний, застывших в позе созерцающего или ожидающего милостыни Будды. Над куполами миниатюрных капищ посвечивают странные копьеобразный острия, вроде громоотводов.

Автор и источник публикации: 

В области неувядающей старины


Комментариев : 0

Напишите отзыв или вопрос

Укажите email для уведомлений об ответе (не показывается).
Па_истан: