Кашмирский вопрос

“Кашмирский вопрос” как краеугольный камень индо-пакистанских отношений: сущность, перспективы развития и возможные пути разрешения.
Уже более полувека на южно-азиатском субконтиненте сосуществуют два независимых государства: Индийский Союз и Пакистан. И все это время между ними не утихает ожесточенный спор по поводу Кашмира, этой “солнечной долины”, ставшей “яблоком раздора” в отношениях двух соседей. Неразрешенность “кашмирского вопроса” во многом определяет ту натянутость, если не сказать враждебность, во взаимоотношениях Индии и Пакистана, которая во многом влияет на внешнеполитический курс обеих стран и серьезно затрудняет процесс нормализации их отношений и стабилизации обстановки в Южной Азии.

Кашмир стал причиной трех войн. Современная ситуация в субрегионе вызывает серьезные опасения по поводу возможности четвертой, куда более разрушительной войны между Индией и Пакистаном, ставшими в мае 1998 года членами “ядерного клуба”. Оба государства обладают современными ракетными технологиями (на вооружении имеются как оперативно-тактические, так и баллистические ракеты), что должно вызывать “головную боль” не только у “объектов” возможного нападения, но и близлежащих стран, в том числе и России. Сохранение напряженности в Индостане, наряду с активностью сторонников превентивного удара как с той, так и с другой стороны, и с резко обострившейся внутриполитической ситуацией в Пакистане в связи с приходом к власти военных в октябре 1999 года, превращает “проблему Кашмира” в как никогда актуальную и требующую скорейшего урегулирования.

Прежде, чем приступить к непосредственному анализу возможных путей разрешения “кашмирского вопроса”, необходимо определить сущность самой проблемы. К 1947 году Кашмир представлял собой довольно крупное княжество на севере Индии, обладающее очень выгодным геостратегическим положением – на стыке границ сразу нескольких государств: Индии (после раздела) и Пакистана, Афганистана, Китая (провинции Синьцзян и Тибет) и Таджикистана (СССР). Здесь были сосредоточены огромные запасы воды, а также религиозные святыни как индусов, так и мусульман. Все это обуславливало большую значимость данной провинции и для Индии, и для Пакистана.

При разделе Индии по религиозному принципу в августе 1947 года вопрос о вхождении особо не оговоренных провинций отдавался в юрисдикцию их правителей. Но при этом рекомендовалось учитывать географический фактор и мнение народа. В Кашмире, несмотря на то, что около 80% населения исповедовало ислам, власть, по Амритсарскому договору 1846 года, находилась в руках догров (индусов). Поэтому не вызывает особого удивления позиция правителя княжества магараджи Хари Сингха, пользующегося к тому же большой нелюбовью в народе: он склонился к идее независимости Кашмира. В условиях возможной потери власти во время вторжения в октябре 1947 года отрядов вооруженных пуштунских племен, поддерживаемых, по всей видимости, Исламабадом, магараджа обратился за помощью к Дели. Установившаяся 27 июля 1949 года линия прекращения огня между индийскими и пакистанскими вооруженными силами разделила Кашмир на две части: 63% территории отошло к Индии, 37% – осталось под контролем Пакистана. Резолюции Совета Безопасности ООН и Специальной комиссии по Индии и Пакистану призывали провести на территории княжества референдум под контролем ООН в соответствии с принципом права каждого народа на самоопределение1. Джавахарлал Неру, премьер-министр Индии, не раз заявлял, что сложившаяся ситуация – лишь временное явление и что индийские войска будут немедленно выведены после “восстановления мира и порядка” в регионе, а дальнейшая судьба Кашмира будет определена “в соответствии с волей проживающегося там народа, которой индийцы подчинятся при любых обстоятельствах”. Но ни тогда, ни до сегодняшнего момента референдум так и не состоялся. В январе 1952 года Дж. Неру объявил присоединение Кашмира в связи с вступлением Пакистана в “военное сотрудничество с великой державой” (читай: США) “окончательным и неизменным”. В июле этого же года между магараджей и центральным правительством было подписано соглашение, по которому Кашмир вошел в состав Индии на правах штата (Джамму и Кашмир), и уже в принятой в ноябре 1956 года конституции Кашмира 3-я статья гласила: “Кашмир является и остается составной частью Индийского Союза”. Под контролем Пакистана остались Северные территории (бывшее Гилгитское агентство), позже вошедшие в состав Пакистана, и западные области, оформившиеся в подконтрольное Исламабаду квазигосударство “Азад Кашмир” (“Свободный Кашмир”). Существенно изменились границы штата Джамму и Кашмир в 1962 году, когда в результате индо-китайского вооруженного конфликта к Пекину отошла восточная часть – Аксайчин. В ходе же двух войн с Исламабадом (в 1965 году – вокруг Качского Ранна и в 1971 году в контексте индо-пакистанской войны за независимость Бангладеш), территориальные изменения были незначительны.

Постановка проблемы обеими сторонами также практически не изменилась. Пакистан изначально считал Кашмир своей неотъемлемой частью (в самом названии этой страны в арабской графике буква “К” означает “Кашмир”). Согласно “теории двух наций” М. А. Джинны, “отца-основателя Пакистана”, мусульмане и индусы должны иметь два разных государства, и большинство мусульманского населения в Кашмире само за себя говорит о предрасположенности народа слиться с Пакистаном. Политика Индии в Джанагадхе, княжестве с индусским большинством, правитель которого – мусульманин, высказывался за сохранение “прямых отношений с Великобританией”, позволяла пакистанской стороне обвинять ее в “двойных стандартах”. Ведь каждый аргумент, используемый Исламабадом в поддержку своих действий в Кашмире, являлся отзвуком индийских аргументов в Джанагадхе: участники рейда на территорию княжества были освободителями, правительство “Азад Кашмир” – народным правительством, цель его действий – поддержать стремление народа к свободе, а единственное справедливое разрешение вопроса – проведение референдума. Но если Индия смогла применить эту схему в Джанагадхе, то попытки Пакистана повторить ее в Кашмире были обречены на провал.

Индийская же сторона указывает на существенные различия в этих двух случаях, т. к., во-первых, Кашмир, в отличие от Джанагадха, географически тяготел к обеим странам; во-вторых, Пакистан не имел в Джанагадхе стратегических и экономических интересов, а Индия имела значительный интерес в Кашмире; и, в-третьих, в последнем присутствовала мощная проиндийская организация – Национальная Конференция2. К тому же она никогда официально не признавала “теории двух наций” и считала, что процедура присоединения княжества была проведена на законной основе. Поэтому на индийских картах территория Кашмира, находящаяся под пакистанским контролем, обозначается как “незаконно оккупированная часть штата Джамму и Кашмир” (на пакистанских картах ситуация с точностью наоборот).

Подходя к непосредственным размышлениям о возможных путях разрешения “кашмирской проблемы”, следует исходить из принципиальных установок, которых придерживаются страны в ходе обсуждения данного вопроса. Отбрасывая “силовой вариант” решения проблемы как несущий в себе деструктивный заряд и способный лишь существенно осложнить процесс нормализации индо-пакистанских отношений, можно определить следующие возможные варианты окончательного “распутывания” “кашмирского узла”:

1. Проведение плебисцита под контролем ООН на основе принципа самоопределения народа;
2. Установление государственных границ по линии прекращения огня.

Идея референдума, провозглашенная в резолюциях Совета Безопасности ООН, широко поддерживается Пакистаном. При этом Исламабад подчеркивает, что у народа Кашмира есть всего лишь два варианта: либо присоединение к Индии, либо – к Пакистану; третьего не дано. Тем самым идея образования независимого Кашмира, достаточно распространенная в самом штате, отвергается на корню. Индия придерживается позиции, что принцип самоопределения неприемлем для районов, являющихся составной частью суверенного государства. Да и не совсем ясно, будут ли принимать участие в референдуме территории Кашмира, ставшие частью Пакистана, а также “Азад Кашмир” и население китайского Аксайчина. Возможность же силового воздействия со стороны ООН (например, организация гуманитарной интервенции или задействование механизма принуждения к миру) в целях подчинения Индии резолюции Совета Безопасности, представляется маловероятной. К тому же Пакистан, пользующийся репутацией одного из центров мирового терроризма, вызывает у мирового сообщества гораздо меньше сочувствия, чем Индия, “крупнейшая (по численности населения) в мире демократия”.

Что касается окончательного оформления раздела Кашмира между двумя странами, то этот вариант представляется более перспективным. Принцип уважения линии контроля, образовавшейся в результате прекращения огня 17 декабря 1971 года, и избежание стремления изменить ее в одностороннем порядке, независимо от взаимных разногласий и юридических толкований, зафиксирован в Симлском соглашении, на основные положения которого Индия привыкла ссылаться в процессе обсуждения “кашмирской проблемы”. Индия не раз выступала с подобными предложением.

Принудить Индии к изменению своей позиции по Кашмиру сложно – политика Исламабада по нагнетанию напряженности в штате не приносит своих плодов. В Джамме и Кашмир ведут активную террористическую деятельность более 40 религиозно-экстремистских организаций (наиболее влиятельные: “Фронт освобождения Джамму и Кашмир”, “Хизбул муджаххедин”, “Харкат-уль-Ансар”), выступающих либо за создание независимого Кашмира, либо за присоединение его к Пакистану. Но, несмотря на это, индийские вооруженные силы держат ситуацию под контролем, а тот уровень потерь, который они несут в многочисленных стычках с боевиками, правительство Индии, по заявлению в начале 90-х годов губернатора штата Гириша Саксена, может выдерживать десятилетиями3. К тому же об “Азад Кашмире” и штате Джамму и Кашмир уже нельзя говорить как о двух однородных частях, единственное отличие которых – это государственная принадлежность. “Азад Кашмир” – типичный пример исламистского образования, где господствуют законы Шариата и религиозная нетерпимость. В отношении Джамму и Кашмир Дели ведет целенаправленную политику “индиизации”, культурной и демографической ассимиляции (массовые потоки мигрантов из Индии позволили существенно “разбавить” мусульманское преобладание среди населения). Объединение этих двух территорий, по крайней мере, на данном этапе, грозит новой волной коммуналистских столкновений и большей дестабилизацией в этом районе. Все это свидетельствует о том, что получение линией контроля государственного статуса является наименее болезненным вариантом разрешения кашмирского вопроса.

Нельзя отбрасывать уже имеющийся положительный опыт сотрудничества этих стран. Обсуждение спорных вопросов проходило как на двусторонней основе (посредством создания комиссий на уровне министерств, рабочих групп по отдельным вопросам), так в рамках региональных (Форум глав государств и правительств стран Южной Азии, Ассоциация регионального сотрудничества Южной Азии и т.д.) и международных организаций (ООН). Но проблема Кашмира всегда стояла особняком. Так, в 1997 году переговоры по 8 вопросам, определенным как наиболее важные в индо-пакистанских отношениях, застопорились из-за расхождения позиций по поводу механизма их обсуждения: пакистанская сторона выступала за рассмотрение вопроса Кашмира, а также мира и безопасности отдельными рабочими группами, а Индия – за комплексное обсуждение всех 8 вопросов. Именно отсутствие концептуального базиса в отношении этих стран к тому, по какому принципу должны вестись переговоры по Кашмиру, мешает им основательно сесть за стол переговоров. Дели придерживается принципа решения двусторонних споров исключительно на двусторонней основе, мирными способами, без вмешательства извне. Исламабад же считает проблему Кашмира международным вопросом, требующим привлечения третьей стороны (кстати, в процессе урегулирования конфликта вокруг Качского Ранна эти государства прибегали к услугам посредника, коим выступил СССР, а сам территориальный спор был разрешен посредством Международного арбитража). Эта боязнь “интернационализации” проблемы со стороны Индии обусловлена стремлением не допустить проведения в Кашмире референдума, выбранного ООН в качестве инструмента разрешения проблемы еще в конце 40-х годов.

Переговоры в феврале 1999 года между Наваз Шарифом и А. Б. Ваджпаи, премьер-министрами Пакистана и Индии, в Лахоре и подписание здесь трех документов обозначили несомненный прогресс в отношениях двух стран. В Лахорской декларации отражено взаимное стремление выработать механизм предупреждения о ядерных испытаниях, предусмотреть меры доверия на индо-пакистанской границе, провести переговоры по кашмирской проблеме. Все это позволило мировой прессе говорить даже о “переломном этапе” в индо-пакистанских отношениях.

Но весь положительный эффект Лахорской декларации был перечеркнут инцидентом в Каргиле в мае того же года, когда индийские войска вынуждены были вести трехмесячные бои с проникшими с территории Пакистана в индийскую часть Кашмира боевиками, которые захватили высоты, позволяющие контролировать стратегическую дорогу. Это, а также приход в Пакистане к власти военных в октябре 1999 года, сделало возможность ближайшего урегулирования кашмирского вопроса довольно призрачной.

Как уже указывалось ранее, внутриполитическая ситуация в Пакистане очень напряженная. Режим генерала Первез Мушараффа опирается прежде всего на исламистские круги армии и организации коммуналистского толка, типа Джамаат Ислами. Это не может не придать уверенности той части пакистанского общества, которые призывают к “1000-летней войне с Индией за Кашмир”. Да и сам генерал, в выдвинутой им концепции “исламского государства”, открыто заявляет о своей приверженности принципу “Кашмир – неотъемлемая часть Пакистана”, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В Индии у власти находится партия Бхаратия Джанати Парти (БДЖП). Многими эта партия считается коммуналистской, в частности, из-за ее стремления ликвидировать особый статус штата Джамму и Кашмир. Премьер-министр Индии А. Б. Ваджпаи, лидер БДЖП, который, кстати, в 1972 году выступал против подписания мирного Симлского соглашения, олицетворяет собой на данный момент умеренно-либеральное крыло партии. Но в случае, если здесь возобладают радикально настроенные элементы, что в данной ситуации не исключается, обстановка в субрегионе может обостриться до предела.

Военные бюджеты обеих стран растут с каждым годом, закупаются и разрабатываются новейшие системы вооружений (в том числе ядерного). Недавнее заключение Индии с нашей страной крупного контракта на поставку российских вооружений и военных технологий вызвало очень болезненную реакцию в Исламабаде, еще не избавившемся от “комплекса паритета”. Наверняка, это подтолкнет его искать более тесного военного сотрудничества с Китаем, являющемся основным военно-политическим союзником Пакистана. А Пекин объективно заинтересован в сохранении подобной враждебности в индо-пакистанских отношениях, т. к. это существенно ослабляет Индию в случае возможного военного конфликта с Китаем (на индо-пакистанской границе сосредоточено 2/3 индийских вооруженных сил, и значительная часть баллистических ракет имеет своей целью не Пекин, а Исламабад). К тому же поглощенная субрегиональными проблемами Индия проявляет меньше активности в борьбе за доминирование в Азии.

Сложность урегулирования индо-пакистанских отношений заключается, прежде всего, в том, что взаимная враждебность, стремление “демонизировать” друг друга – заложены у людей на ментальном уровне: несколько поколений воспитывались в постоянном страхе и ненависти к своим соседям по субконтиненту. Отсюда такая бескомпромиссность, ожидание от другой стороны самого худшего, огромная степень недоверия друг к другу. На такой основе очень трудно построить мир и стабильность в Южной Азии. С этой точки зрения лучше “заморозить” кашмирский вопрос и уделить большее внимание развитию индо-пакистанского регионального сотрудничества для создания более тесных экономических и культурных связей, преодоления атмосферы взаимного недоверия и враждебности. И уже после того, как две страны превратятся в “добрых соседей”, следует приступать к урегулированию наиболее болезненных вопросов. Подобной позиции придерживается индийская сторона. Пакистан же считает, что сначала необходимо разрешить все острые вопросы, прежде всего кашмирский, существование которых отравляют индо-пакистанские отношения и делают все попытки их нормализации невозможными. Этому подходу также нельзя отказать в обоснованности.

Несмотря на всю отличность подходов этих стран к принципам проведения переговоров, а также различное видение результатов, которые должны быть достигнуты, ясно одно: эту проблему надо решать и решать как можно быстрее, иначе это состояние “стабильной нестабильности” на субконтиненте грозит перерасти в четвертую, устрашающую по своим возможным последствиям войну. Но современная обстановка на субконтиненте не дает оснований для оптимистических ожиданий, и скорее всего, в ближайшие несколько лет крупных положительных сдвигов в этом направлении не будет.

Теоретически, возможность сделать свой вклад в дело построения мира в Южной Азии имеют США и Россия, которые, руководствуясь общностью интересов и пользуясь большим уважением в субрегионе, могут оказать некоторое давление на конфликтующие стороны, выступить в роли инициаторов новых, более конструктивных переговоров, а также разработчиков проектов по урегулированию кашмирского вопроса и даже посредников при его разрешении. Но жесткая позиция Индии по недопущению какого-либо иностранного вмешательства в кашмирский диспут блокирует любые попытки мирового сообщества оказать “добрые услуги”.

Придет ли тот день, когда, наконец, над “солнечной долиной” да и над всем Индостаном взойдет мирное солнце?

1 Например, UNCIP Resolution of 5 January 1949 // Gururaj Rao H. S. Legal aspects of the Kashmir problem. Bombey, 1967. – p. l87-189.
2 Das Gupta J. B. Indo-Pakistan relations. 1947-1955. Amsterdam: Djambatan, cop. 1958. – p.73.
3 Куда податься бедному кашмирцу? // Новое время, 1992. – № 43. – с. 26.