Он омыл тело Бхагирати, сморщенное, как подсохший стручок, обернул жену чистым сари, потом, как всегда по утрам, разложил еду и цветы перед изображениями богов, воткнул цветок в волосы Бхагирати, подал ей воды. Только после этого он принес из кухни мисочку пшеничной каши.
-- Позавтракал бы сначала сам,--прошелестела Бхагирати.
-- Сначала ты.
Уже двадцать лет эти слова были частью утреннего ритуала.