Где находится “ключ к Индии”?

Тезис о “русской угрозе” как фактор российско-британского имперского соперничества в 70-е годы XIX века
Англо-русское соперничество на Востоке являлось в прошлом и продолжает оставаться ныне популярной темой среди исследователей, изучающих разные стороны экономической, дипломатической, военной истории России, Британии, Турции. Эта тема многогранна и имеет солидную историографическую традицию. Немало написано и о “русской угрозе” Индии, в том числе и о том, имеют ли под собой почву эти опасения1. Настоящая статья посвящена внешнеполитическому аспекту британского имперского строительства. Она призвана оценить преемственность и новизну в оценке английскими политиками интересов своей страны на Востоке и проистекающих отсюда ориентиров действий в этом регионе в 70-х годах ХIX века, которые мы определяем как время смены вех в британской имперской политике.

Английская версия о “русской угрозе” получила распространение в Британии в 20-х годах ХIX века. Она восходит к известному памфлету Фоккердота, написанному по инициативе прусского короля Фридриха I. Достойным всяческого осуждения героем этого трактата представал российский император Петр I. Соединившись с появившимся во Франции незадолго до вторжения Наполеона в Россию фальсифицированным “завещанием Петра I”, смыслом которого была приписывавшаяся ему идея о необходимости проведения Россией широкомасштабной агрессивной внешней политики, фоккердотовская версия нашла благодатную почву в Англии. Со времен Пальмерстона, памятных решительными шагами по утверждению Британского присутствия на Среднем Востоке, идея о неизбежности превращения России в “хозяйку Азии”2 и проистекавшей отсюда “русской угрозе” Индии стала одной из констант британской имперской политики. Она стала мощным пропагандистским средством воздействия на массовое сознание3. С 30-40-х годов XIX века противостояние России, активно расширявшей сферы своего экономического и политического контроля в Центральной Азии, стало обретать значение проблемы, с которой напрямую связывались имперские интересы Британии на Востоке, в том числе и судьба ее крупнейшей колонии – Индии.

Уровень “русской опасности” Индии оценивался в Англии в 30-40-х годах XIX века неодинаково. Крайнюю позицию представлял алармизм дипломата и врача Джона Макнила – автора имевшей большой резонанс книги “Продвижение и современное состояние России на Востоке”, опубликованной в 1836 году. Дж. Макнил призывал к активному противодействию России на Востоке силами коалиции европейских держав и вооруженному давлению с той же целью на азиатские государства, подчеркивая при этом исключительно “оборонительный” характер позиции британской стороны4. В этом направлении размышляли многие из русофобов и в Британии и в Индии, мыслившие продолжение колонизации территорий к северо-западу от Индии и превращение их в плацдарм для дальнейшего наступления в Иране и Афганистане.

Умеренные взгляды, доходящие до почти полного отрицания серьезности такой угрозы, демонстрировал профессиональный военный и талантливый дипломат Александр Бернс, отдававший предпочтение мирным методам урегулирования отношений с Россией как и с азиатскими государствами5. Русофилы из числа более дальновидных политических деятелей и ученых склонялись к гибкой политике “закрытой границы”, выступали в защиту положения об изоляции Индии от влияния России созданием “буферной зоны” в лице Ирана и Афганистана. Таким образом, в 30-40-х годах XIX века были заложены основы приобретшей в дальнейшем большую популярность “оборонительной” концепции британской политики на Востоке, имевшей в своей основе тезисы о крайней агрессивности России, исходящей от нее угрозе Индии, по отношению к которой Британия играла “цивилизаторскую роль”.

К рубежу 60-70-х годов XIX века положение Британии в Индии и на Среднем Востоке претерпело серьезные изменения. Англия к этому времени имела поучительный опыт первой англо-афганской войны 1838-1842 годов, гератского конфликта 1857 года. Напряженная ситуация сложилась в Индии после подавления восстания 1857-1858 годов и на ее северо-западной границе – в районе обитания восточно-пуштунских племен, воспринимавшимся в Англии как плацдарм для дальнейшего продвижения в Афганистан. В 60-х годах XIX века ускорилась и приобрела широкий масштаб колонизация Россией Средней Азии. В 1864 году начались военные действия против Кокандского ханства, а затем и против Бухары. В 1868 году Коканд и Бухара признали свое поражение. В 1873 году их судьбу разделила Хива. Все эти территории вошли в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Англо-русское противостояние на Среднем Востоке перешло, таким образом, в новое качество, что требовало определения новых ориентиров восточной политики и адекватных новой ситуации методов ее осуществления. Тезисы о “русской угрозе” и необходимости “обороны подступов к Индии” вновь приобрели стратегическое значение. К восточной политике Британии вновь было приковано внимание государственных деятелей, военных, ученых.

Большое влияние на определение восточной политики Великобритании в 70-х годах XIX века имел Генри Роулинсон. Он имел репутацию ученого – большого знатока Азии, во многом повлиявшего в другом своем качестве – дипломата и имперского чиновника – на выработку наступательного курса” Великобритании на Среднем Востоке.

В 1868 году он стал автором “Меморандума”, первоначально подготовленного как речь в Палате Общин, но увидевшего свет не в форме устного выступления, а розданного депутатам в письменном виде. “Меморандум” имел принципиальное значение как декларация программы “наступательного курса” Великобритании на Среднем Востоке. В 1875 году Г. Роулинсоном была опубликована книга “Англия и Россия на Востоке”, в которой были изложены его взгляды на англо-русское соперничество на Востоке. Ее составили многочисленные статьи, опубликованные в разное время преимущественно в журнале “Квартерли Ревью”, в том числе и упомянутый “Меморандум”, и вновь написанные специально для этого издания. Исходным пунктом в рассуждениях Г.Роулинсона являлась идея о русском вторжении в Индию, воспринимавшаяся им приближающейся реальностью по мере продвижения России в Средней Азии. Более того, колонизацию Россией Среднего Востока Роулинсон расценивал еще и как средство нейтрализации Англии в Европе и, особенно, в зоне черноморских проливов6. Поэтому Роулинсон утверждал, что Англия “без колебаний возьмется за оружие, если ее правам или интересам будет грозить серьезная опасность либо в Турции, либо в Египте, либо в Центральной Азии”7. Он с тревогой констатировал активизацию русской торговли в Коканде, Кульдже, Кашгаре и делал из этого практический вывод о необходимости адекватных контрмер с английской стороны. Роулинсон видел долг Великобритании в том, чтобы укрепить ее позиции сначала в Афганистане, а затем и Иране. “… В интересах мира, в интересах торговли, в интересах нравственного и материального развития можно утверждать, что вмешательство в дела Афганистана стало в настоящее время долгом и известные жертвы или ответственность, которые мы возложим на себя, восстанавливая порядок в Кабуле, окупятся в будущем”, – заявлял он8.

Афганская граница, по Роулинсону, выполняла функцию передового рубежа обороны Индии. Поэтому для ее укрепления целесообразно использовать любые средства, но предпочтительно – мирные: попытаться действовать при опоре на местных правителей. Вместе с тем, Роулинсон настойчиво повторял мысль о том, что ввиду очевидной перспективы русской экспедиции в Индию необходимо было держать на афгано-индийской границе готовые к боевым действиям войска, которые можно было бы использовать и для давления на эмира Афганистана и для обороны Индии9. Роулинсон предлагал форсировать из стратегических соображений строительство железнодорожной ветки, соединяющей Пешавар с Пенджабом10.

Следующим шагом по утверждению на Среднем Востоке Г. Роулинсон считал упрочение британской позиции в Иране: “персидская дипломатия является частью Восточного вопроса и, главным образом, зависит от индийской политики”. “Продвижение России к Индии и ее демонстрации против Кабула и Герата, требуют от нас более активного вмешательства в дела Тегерана”, – утверждал Роулинсон. “Нам необходимо занять прочное положение в стране и утвердиться таким образом, – писал он, – чтобы иметь возможность противостоять давлению русских. Наши офицеры должны быть хорошо осведомлены о положении дел и занять командные посты в персидских войсках… Наличие достойно обеспеченной армии, располагающей в том числе и артиллерией, будет свидетельством возобновления нашей заинтересованности. Персидские вельможи начнут посылать своих сыновей для получения образования в Лондон, а не в Париж. Вложение английского капитала в банки, железные дороги, шахты, в другие коммерческие предприятия польются рекой, если будет обеспечен долговременный союз между двумя странами и если он будет опираться на поддержку британского правительства”11.

Большой вклад в формирование идеи о необходимости обороны Индии от русской агрессии внес Ч. Мак-Грегор, тоже слывший знатоком Азии. С Востоком он был знаком не понаслышке. Его перу принадлежали обобщающие итоги многолетних изысканий труды “Центральная Азия”, изданный в 1871 г., и “Оборона Индии”, увидевший свет в 1886 г. В них делался акцент на военно-политические аспекты проблемы. Мак-Грегор рассматривал “агрессию России” по отношению к Индии, которую, впрочем, он не воспринимал, подобно Роулинсону, неизбежной, одним из частных проявлений глобального противостояния Англии и России. Поэтому проведение активной британской наступательной торговой политики на Среднем Востоке он считал уместным сочетать со средствами дипломатического давления – формированием антирусской по направленности коалиции европейских и азиатских государств12.

Наконец, среди поборников идеи грядущего наступления России на Индию следует назвать профессионального военного Джорджа Маллесона. Он был широко известен в Британии как автор книг “История Афганистана”, изданной в преддверии второй англо-афганской войны – 1878 году, “Герат: житница и сад Центральной Азии” и “Русско-афганский вопрос и вторжение в Индию”, увидевших свет соответственно в 1880 и 1885 годах. Объединившей все эти работы мыслью являлась идея о необходимости проведения активной политики противодействия продвижению России в Центральной Азии. “Политика, справедливость, гуманность, …сохранение нашей индийской империи требуют действий”, – писал Маллесон. Главным направлением этих усилий он мыслил Герат, судьба которого виделась ему в качестве сепаратного государства, подконтрольного Англии. “Настал решающий момент, – утверждал он, – когда надо решить, будут ли исключительные ресурсы Герата использованы для вторжения в Индию или для обороны Индии против… агрессивной державы. (…) Нескольких лет британского пребывания вполне достаточно для того, чтобы превратить Герат в центр административного образования по типу Бенгальской провинции в Индии”13.

Наряду с существованием в Англии влиятельного направления сторонников наступательного политического курса в Центральной Азии, отнюдь не все разделяли убеждение в неизбежности вооруженного столкновения с Россией из-за Индии. “Экономист” отмечал в 1875 году, что “Россия приближается все ближе и ближе к Индии, увеличивает число своих опорных пунктов”. Но сопоставив экономические, финансовые и военные возможности России и Великобритании, он пришел к выводу о сомнительности успеха России в случае военных действий, о том, что Россия вряд ли сможет обеспечить требуемое количество войск и что дальность расстояния от опорных пунктов России сведет на нет силу удара. Россия в данный момент более опасна для Турции и Персии, чем для Индии, заключал журнал14. Вице-король Индии лорд Нортбрук в 1877 году откровенно и публично признался в том, что он не верит в русскую угрозу Индии15. С большим сомнением отозвался о реальности угрожающей Индии опасности лорд Солсбери. В частном письме тому же Нортбруку он писал, что разделяет его “мысль о том, что наступление России на Индию – химера”16.

Очевидно, таким образом, что проводя активную политику по утверждению в Афганистане, консервативный кабинет руководствовался не эфемерной угрозой Индии со стороны России, а, как писал русский Генеральный консул в Генуе, “исходя из интересов торговой монополии, которую Англия стремится утвердить повсюду”17. Необходимость “обороны подступов к Индии” воспринималась нереальной и для бывшего во втором кабинете Гладстона с 1868 по 1874 год статс-секретарем по делам Индии герцога Аргайла18. Идея “обороны” в сознании прагматически мыслящей плеяды политиков нового поколения вытеснялись мотивами обеспечения долговременных британских экономических интересов и задачами противодействия масштабной Восточной политики России, причем не только в Иране и Афганистане, но и на Ближнем Востоке. Для них тезис о “русской угрозе Индии” имел, скорее, пропагандистскую окраску, нес изрядный груз традиции восприятия России главным противником Великобритании в ее претензиях на мировое господство. Он, как и несколькими десятилетиями ранее, использовался для мотивации благообразной “оборонительной” концепции британской политики на Востоке. Разногласия в связи с действиями на Среднем Востоке в среде действовавших политиков касались не столько существа дела, сколько механизма обеспечения британского присутствия в этой зоне британских имперских интересов.

В целом, в Лондоне не было разногласий в вопросе о проведении наступательной политики на Среднем Востоке не только среди членов кабинета консерваторов, но и между обеими парламентскими партиями. Принципиальная общность позиции либералов и консерваторов в этом вопросе была отмечена “Таймс”, писавшей 10 октября 1878 года о том, что “все согласны относительно того, что мы должны сделать”19. Некоторые колебания наблюдались в правительстве, но они касались не главного, а частностей. “Хотя между властями существовали и до сих пор существуют различия во мнениях относительно того, какой пограничной политики следует придерживаться, – писал статс-секретарь по делам Индии виконт Кренбрук вице-королю Индии 18 ноября 1878 года, – но это различие во мнениях касается, скорее, способов действий, чем самой сути”20.

Таким образом, в 70-х, как и в 30-40-х годах XIX века, в академических, военных и политических кругах Британии не было единства в определении степени серьезности военной угрозы Индии со стороны России. Но стратегическое изменение позиции Российской империи на Среднем Востоке, стремительное продвижение ее государственных границ на юг, активная торговая экспансия в государства Центральной Азии были неоспоримым фактом. Это заставляло заново осмыслить существо имперских интересов Британии на Среднем Востоке. И при утвердительном ответе на вопрос о возможности русского вооруженного вторжения в Индию, и при отрицании его (вне зависимости от причин – стратегических или чисто организационных), необходимость усиления британского присутствия в Центральной Азии мыслилась принципиальным ориентиром имперской политики в этом регионе.

Другим узлом англо-русского противостояния в 70-х годах XIX века, в котором вновь, но иначе проявлялся “индийский фактор”, было Средиземноморье, остававшееся на протяжении всего столетия одним из важнейших и сложнейших узлов международных отношений. К 1870-м годам постановка проблемы по сравнению с предшествующим периодом времени существенно менялась и это влияло на определение задач британской дипломатии: судьба “британской дороги в Индию” оказывалась в прямой зависимости от исхода нового витка англо-российского имперского противостояния на Ближнем Востоке.

Исключительная значимость имперских интересов Великобритании в Восточном вопросе отчетливо оценивалась и в деловых кругах страны: “Экономист” расценил проблему обеспечения коммуникаций с Индией важнейшей для Великобритании в Восточном вопросе. “Мы не имеем в виду этим…, что Англия не имеет других интересов в Восточном вопросе, – писал еженедельник, – или что эти интересы не подверглись угрозе в… войне (русско-турецкой 1877-1878 гг. – Н.Д.). Но не существует интересов более жизненно важных, – продолжал он, – чем укрепление военных коммуникаций с Индией, и ни одному из них нет такой прямой угрозы, как этому”21.

Определение ориентиров политики Англии в Восточном вопросе было возможно лишь исходя из утвердительного или отрицательного ответа на вопрос о реальности прекращения существования Османской империи. Вероятность ее краха усматривалась британскими политиками гораздо раньше того, как этот развал начал становиться явью. Так лорд Дерби еще в 1854 году отмечал, что “развал Турецкой империи – лишь вопрос времени и, возможно, не столь отдаленного. Турки сыграли свою роль в истории… Их день прошел. Я не понимаю, какие причины, – за исключением старых традиций, решимости наших государственных деятелей старшего поколения, – заставляют нас стоять рядом с турецким правительством, будь оно право или виновато. Я думаю, что мы этим превращаем в своих врагов народы, которые скоро станут господствующими в восточных странах”22. Более чем двадцатью годами позднее, 8 апреля 1878 года, выступая в Палате лордов при обсуждении перспектив решения Восточного вопроса, его сын – министр иностранных дел в правительстве Дизраэли – заявил, что Османской империи “можно сохранить жизнь… на некоторое время, но ее нельзя восстановить”23. Такого же мнения придерживался его преемник на посту главы Форин Оффиса лорд Солсбери. “Я не верю в возможность поставить турецкое правительство вновь на ноги как жизнеспособную силу”, – писал он главе правительства 21 марта 1878 года24.

Таким образом, люди, стоявшие в кабинете консерваторов в 70-х годах XIX века во главе Форин Оффиса, выражали сомнение в целесообразности следования в русле традиционной пальмерстоновской политики в отношении Османской империи. Османскую империю – как пока еще политическую данность – в Лондоне продолжали поддерживать, ибо побежденная и ослабленная, как писал в ноябре 1877 года “Экономист”, она станет жертвой России, и тогда окажется под угрозой дорога в Индию25. Эта поддержка приобретала даже крайнюю форму протокольного демарша, когда турецкий посланник был приглашен в качестве почетного гостя на ежегодный церемониальный прием в резиденции Лорда-Мэра в ноябре 1877 года (то есть во время русско-турецкой войны), где его речь прозвучала раньше программного выступления премьер-министра26. Но глобальная стратегия британской политики в Восточном вопросе заметно менялась. Отрицательный ответ на вопрос о перспективах существования Османской империи заставлял переоценить известную пальмерстоновскую концепцию сохранения интегральности Османской империи и, таким образом, наметить новые средства “защиты подступов к Индии”, роль стража которых долгое время отводилась Турции. То есть речь шла об определении имперских интересов и будущих объектов экспаниии Британии в стратегически важном районе Средиземного моря и Ближнего Востока.

В консервативном кабинете единства по этой важной внешнеполитической проблеме не было. Четко сформулировал свою позицию по данному вопросу лорд Солсбери. По его мнению, стратегическое значение Константинополя падает, хотя он и представляет некоторую ценность как “отвлекающий фактор” ввиду “легендарного влияния на Востоке”27. “Я бы посвятил все свои усилия обеспечению водного пути в Индию приобретением Египта или Кипра”, – уточнял он28.

Премьер-министр столь ясной позиции не имел; его заявления в этой связи весьма противоречивы. Обосновывая покупку возглавлявшимся им правительством акций Суэцкого канала в 1875 году, он объяснил осуществленный им шаг соображениями обороны пути в Индию и отвел Суэцкому каналу роль одного из звеньев “цепи опорных пунктов… от метрополии до Индии”29. В то же время ему принадлежит широко известное заявление о том, что “ключ к Индии – Константинополь, а не Суэцкий канал”30. Таким образом, Б. Дизраэли очевидно колебался в определении направлений действий по созданию “Британской империи на Востоке”. Эти колебания в выборе объектов британских дипломатических и военных усилий были свойственны не только ему, но и, как заметил “Экономист”, всему британскому правительству в целом. Кабинет Б. Дизраэли, писал еженедельник в статье от 14 июля 1877 года, колеблется в выборе между двумя возможными внешнеполитическими линиями, что коренится в “различном понимании существа британских интересов”. Концепцией британских интересов на Востоке, которая, по наблюдению автора статьи, доминирует в правительстве, является идея обеспечения свободной дороги в Индию. При этом “Экономист” высказывал собственное мнение о значимости этого направления внешней политики своей страны. С его точки зрения, задача обеспечения свободной дороги в Индию, что, в свою очередь, предполагало монопольное утверждение в Египте, является “единственной целью британской политики на Востоке”, ради которой “можно пойти и на войну”. Другой, менее популярной, по словам “Экономиста”, является концепция противодействия русскому усилению в проливах и в Закавказье31.

Египет имел к 70-м годам XIX века значение важного экономического объекта действий британских финансистов. Вероятность монопольного утверждения в Египте возрастала для Великобритании не только в связи с тем, что он уже был привязан в Лондонскому Сити нитями финансовых обязательств, но и в связи с перспективой развала Османской империи. Даже приобретший права широкой автономии, Египет юридически оставался частью Османской империи. Таким образом, осуществленная в 1875 году сделка по приобретению контрольного пакета акций Суэцкого канала у хедива Египта может рассматриваться как официальная заявка на владение в будущем этой частью Османской империи.

Отклики прессы обоих политических направлений на эту неординарную операцию правительства Дизраэли позволяют заключить, что “суэцкая операция” воспринималась в английском обществе не как сиюминутная реакция на ситуацию, а как действие, долженствующее иметь продолжение, обращенное в будущее. Газетами и либерального и консервативного направлений факт покупки Суэцкого канала рассматривался не иначе как во взаимосвязи с перспективами расширения британской зоны влияния на Востоке. Вопрос “Что получила Великобритания на настоящий день?” газетами практически не ставился. Он вытеснялся вопросом “Что Великобритания получит от этого в будущем?”.

Приобретение за 4 миллиона фунтов стерлингов доли хедива Египта в акциях Суэцкого канала было оценено “Таймс” 26 ноября 1875 года как “декларация намерений и начало действий”, причем не отрицалось, что это – лишь первый шаг, за которым последуют новые, шаг необыкновенно смелый”32. “Защита Египта есть часть политики страны”, – декларировала газета и заключала, что в Восточном вопросе Англия имеет существенные интересы, “на достижение которых мы имеем несомненное право”33. Консервативная “Дейли Телеграф”
27 ноября 1875 года называла действия правительства Дизраэли “шагом в имперской политике сколь мудрым, столь и смелым, сколь дальновидным, столь оперативным и деловым”34. Через день,
29 ноября, газета провозгласила намерение монопольного утверждения Великобритании в Египте и готовность безоговорочно защищать свои права35.

Много места уделила 27 ноября 1875 года сделанному правительством шагу либеральная “Дейли Ньюс”. Она назвала его “смелым и своевременным актом”, “напоминанием всему миру…, что в то время, когда некоторые считают, что наши интересы на Востоке находятся под угрозой, мы приняли на себя обязательства готовиться к новым боям за их упрочение и защиту”36. 29 ноября 1875 года она заявила, что любые траты оправданы для того, чтобы контролировать Суэцкий канал как дорогу в Индию, и “четыре миллиона, которые мы отдали за акции хедива – ничто в сравнении с интересами, которые они гарантируют”37.

Более настороженное отношение к правительственному шагу продемонстрировал ориентировавшийся на узкий круг читателей – финансистов, промышленников, дипломатов – еженедельник “Экономист”. На его страницах 27 ноября и 4 декабря 1875 года подверглись тщательному анализу аргументы “за” и “против” владения акциями. Вывод был сформулирован предельно отчетливо: сделка выгодна в том случае, “если мы готовимся захватить и удержать Египет и намерены объявить, что он… – порог Индии и мы должны иметь его и будем владеть им”38.

Мысль о покупке акций Суэцкого канала как шага в эскалации британской колониальной экспансии присутствовала и в выступлениях депутатов обеих парламентских партий. Так, консерватор Дрэммонд-Уолф расценил положение Англии в качестве держателя акций как временное, которое открывает дорогу к более широким перспективам в имперской политике39. Премьер-министр Великобритании Б.Дизраэли призвал парламентариев расматривать сделанный шаг как средство в наращивании имперской мощи страны40. Показательно, что близкую позицию продемонстрировали и ораторы от оппозиции. Депутат Лейн, голосовавший в свое время за участие Англии в строительстве Суэцкого канала, отметил важность сделанного шага с точки зрения пересмотра традиционной политики Англии в Восточном вопросе, что, по его мнению, могло благотворно сказаться на упрочении коммуникаций с Индией41.Лидер оппозиции в Палате Общин маркиз Хартингтон заявил, что с политической точки зрения действия правительства заслуживают одобрения, что при современном состоянии Восточного вопроса единственно правильный курс – укрепление позиции Великобритании в Египте и защита дороги в Индию. Такая политика, подчеркнул он, своевременна и если правительство и дальше будет действовать в этом направлении, то это можно только приветствовать42. Не вызывала сомнения важность владения Англией Суэцким каналом и у лорда Монтегю43. Таким образом, для парламентариев из стана и консерваторов и либералов вопрос о необходимости усиления позиции Великобритании в Египте, контроля над Суэцким каналом с точки зрения имперских задач Великобритании был бесспорен. Именно с этим, на наш взгляд, связано то, что никто из представителей оппозиции не поставил под сомнение необходимость предоставления требуемой суммы. С этого начинали свои выступления Лоу, Гладстон, Хартингтон44. Правительство подверглось критике не столько за приобретение акций, столько за то, что при этом пренебрегло традициями и правами парламента.

Представление о Египте как зоне особых британских интересов на Ближнем Востоке стало во второй половине 70-х годов XIX века популярным в общественном мнении. Большой резонанс имела полемика на страницах журнала “Найнтинс сенчюри” лидера либеральной партии У.Гладстона и видного журналиста Эдварда Дайси. Дайси был знаком с Египтом не понаслышке. С 1869 года он неоднократно посещал его. Позднее он напишет ставшие популярными книги “История Хедивата” и “Будущее Египта”. А пока, в августе 1877 года, под впечатлением недавно начавшейся русско-турецкой войны, он опубликовал статью под названием “Наша дорога в Индию”. Она и послужила поводом для того, чтобы высказать мнение в связи с открывающимися перспективами решения Восточного вопроса и, особенно, определением роли и характера будущей британской политики по отношению к Египту.

Э.Дайси выражал сомнение в том, что “Турция сумеет преодолеть настоящий кризис, сохранив целостность своей империи”. Он приравнивал переход контроля над проливами в руки России к утрате возможности защитить британские владения в Индии. “Сохранение наших владений на Востоке для нас имеет исключительное значение, важнее которого может быть разве что защита нашей собственной независимости”, – утверждал он. Дайси называл это “общим убеждением всех англичан”. Подчеркивая значимость прочной британской позиции на Ближнем Востоке, он определял Османскую империю и другие мусульманские государства Востока как “могучий водораздел между Россией и Индией”, а Константинополю отводил роль ключа к Малой Азии. Опыт Индии, утверждал Дайси, убеждает в том, что разрозненные мусульманские государства будут не в силах оказать сопротивление мощной европейской державе. Отсюда им делался вывод о необходимости сохранения интегральности Османской империи. Вполне реальная, на его взгляд, перспектива превращения России в хозяйку проливов усилит ее позиции в качестве морской державы. Нейтрализация ее потребует больших усилий и не может быть вечной. Потому реальная перспектива превращения России в хозяйку Босфора, утверждал Дайси, требует от Британии срочных мер по обеспечению контроля над другой дорогой в Индию – через Суэцкий канал, который “должен быть открыт для наших судов в любое время и при любых обстоятельствах”. “Контроль над каналом – или, другими словами, оккупация дельты (Нила – Н.Д.) – послужит благу Англии”, – заключал он45. Утверждение в Египте, отмечал Дайси, обеспечило бы Британии командные позиции над обширными территориями между Красным морем и границами Индии46. Выступления Дайси с призывами захватить Египет имели столь большой успех, что было предпринято переиздание его статей 1877 – 1879 годов в “Найнтинс сенчюри” отдельным изданием в 1881 году47.

Таким образом, некогда недооцененное английскими государственными мужами предприятие – сооружение Суэцкого канала – десятилетием позднее меняло вехи в определении направления британской имперской политики на Востоке: логично перемещало “ключ к Индии” из Константинополя в Каир. Восточный вектор британской имперской политики в 70-х годах XIX века включал, таким образом, два взаимозависимых и взаимодополняющих друг друга направления – ближневосточное и средневосточное. Оба они были теснейшим образом связаны с задачей противостояния усилиям русской дипломатии и русского оружия, что являлось десятилетиями неизбывной заботой британских политиков. Тезисы о “русской угрозе” Индии и “защите британской дороги в Индию” от той же России составляли основу “оборонительной” концепции британской политики на Ближнем и Среднем Востоке.

1 Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке. XIX – начало XX в. М., 1990; Кожекина М. Т., Федорова И. Е. Политика Великобритании и США на Среднем Востоке в английской и американской историографии. М., 1989. С. 12 – 195; Орлов
Е. А. Вопрос об “обороне Индии” от “русской угрозы” в историографии. – Против колониализма и неоколониализма. М., 1976; Халфин Н. А. Английская колониальная политика на Среднем Востоке. Ташкент., 1957; Шаститко П. М. К вопросу о мифической “русской угрозе” Индии. – Против фальсификаторов истории колониализма. М., 1962; Штейнберг Е. Л. Английская версия о “русской угрозе” Индии в XIX – XX вв. //Проблемы методологии и источниковедения внешней политики России. М., 1986.
2 Foundations of British Foreign Policy from Pitt to Salisbery. Cambr.,1938. P.280.
3 Gleason J. H. The Genesis of Russophobia in Great Britain. Cambr., 1950. С. 20 – 25.
4 См.: Жигалина О. И. Указ. соч. С. 40 – 44.
5 Там же. С. 48 – 54.
6 Rawlinson H. The Russians in Central Asia //Quarterly Review. N 236. October. 1865. P.145.
7 Rawlinson H. England and Russia in the East. L., 1875. P. 146.
8 Ibid.
9 Ibid., P. 280; Rawlinson H. The Results of the Afgan War // Nineteenth Century. Vol.30. August. 1879. Р. 389.
10 Nineteenth Century. Vol.30. August. 1879. P. 388.
11 Rawlinson H. England and Russia in the East. P.299.
12 Жигалина О. И. Указ. соч. С. 96 – 99.
13 Malleson G. Herat: the Granary and Garden of Central Asia. L., 1880. Р. 77-78, 102.
14 Economist. 1875. July, 10. P. 810.
15 Times. 1877. Nov. 12.
16 Seton-Watson R. W. Disraeli, Gladston and the Eastern Question. L., 1935. P. 6.
17 Политика капиталистических держав и национально-освободительное движение в Юго-Западной Азии. 1871-1917. Ч. 2. М., 1967. С. 39.
18 Argyl, Duke. The Afghan Question from 1841 to 1878. L., 1879. P. 70.
19 Times. 1878. Oct. 10.
20 Соболев Л. Н. Страницы из истории Восточного вопроса. Англо-афганская распря: очерк войны 1879 – 1880 гг. СПб., 1882. Т. 1. С. 516.
21 Economist. 1877. Dec. 8. P.1449.
22 The Hansard`s Parliamentary Debates. 3 Series. (Далее – P.D. ). L., 1854. Vol. 131. Col. 165.
23 Ibid. L., 1878. Vol.239. Col. 798.
24 Lowe C. The Reluctant Imperialists. L., 1967. Vol. 2. P.1.
25 Economist. 1877. Nov. 27. P. 1362.
26 Times. 1877. Nov. 10.
27 Хидоятов Г. А. Из истории англо-русских отношений на Среднем Востоке (70-е годы XIX в.). Ташкент, 1957. С. 156-157.
28 Cecil G. The Life of Robert Cecil, Marquis of Salisbery. L., 1921. Vol. 2. P. 145.
29 P.D. L., 1876. Vol. 227. Col. 101.
30 Buckle G., Monypenny W. The Life of Bendjamin Disraeli, Earl of Beaconsfield. L., 1920. Vol. 6. P. 84.
31 Economist. 1877. July 14. P. 814.
32 Times. 1875. Nov. 26.
33 Times. 1875. Nov. 27.
34 Daily Telegraph. 1875. Nov. 27.
35 Daily Telegraph. 1875. Nov. 29.
36 Daily News. 1875. Nov. 27.
37 Daily News. 1875. Nov. 29.
38 Economist. 1875. Nov. 27. P. 1389.
39 P.D. L., 1876. Vol. 227. Col. 581.
40 Ibid., Col. 661.
41 Ibid., Col. 642.
42 Ibid., Col. 646.
43 Ibid., Col. 295.
44 Ibid., Cols. 563-564, 584, 645.
45 Dicey E. Our Route to India //Nineteenth Century. 1877. Vol. 1. June. P. 665-670.
46 Ibid., Р. 680-683.
47 Dicey E. England and Egypt. L., 1881.