Сатпрем. Телом Земли или Саньясин.

О, Читатель
Они говорят, что это фантазии. Я не могу с этим не согласиться. Но если мои фантазии сделают вас больше и светлей, тогда мечтайте вместе со мной и становитесь тем, что вы видите.
С.

to Sri Aurobindo
to the Mother
to Batcha
to India where I was born In my heart

Пламя, которое аннулирует смерть В смертных вещах
Шри Ауробиндо. "Савитри"

О, Огонь, ты сын небес телом Земли
Риг Веда. 3. 25. 1

1. Улица

Они шли в направлении порта в горячей пыли жаркого сезона. Они были золотисто-коричневыми, поскольку веками наслаждались под солнцем, и их глаза были такими же живыми как свет в глубинах родника. Они шли тесной процессией и везли свою ношу и свои мечты, одетые в белое словно Фараоны, обнажённые, подобно бронзовым статуям в храмах; они шли в направлении порта в запахе благовоний и бычьего помёта. Это было или в этом веке или в другом, под пролетающими огромными белыми орлами; это было в той стране, где солнце широко раскрывало души как плоды тамаринда.
Восточная Торговая Морская Компания Limited

Он был белым. Его звали Нил. Он шарил по своим карманам; глядел направо и налево, не зная на чём остановить взгляд, как слепой или обезьяна. Она была здешней; она была прекрасна и печальна, она была одета в белое сари и не отрываясь смотрела на него.
– Ты действительно идёшь?
Она подняла руку ко лбу, будто за тем, чтобы откинуть локон; золотой браслет сверкнул на её запястье.
– Завтра утром, это решено. Я оставил свой багаж там.
Он вновь начал шарить по своим карманам.
Теперь, на главной улице времени, я вошёл в этого человека; я ещё раз вошёл в эту же роль, забыв о прежних жестах и том, что однажды был любим, забыв старые слова о добре и зле; лишь горя/ маленьким беспокойным пламенем, возможно, всегда тем же самым, притянутым тысячами утерянных воспоминаний – жаждущим, всегда жаждущим: я всегда испытываю жажду, это всё что во мне осталось – память об огне. Давайте сориентируемся – где мы находимся?… Это просто. В любом месте этого мира, в любой точке древней истории я могу остановиться и сказать: "Не то, это не то" – это всегда не то. Нет, я не там и я никогда там не был; это всегда почти, всегда рядом, и я живу так, будто собираюсь найти там себя, однажды, прямо посреди неопровержимой катастрофы. И возможно, я буду нуждаться в этих ролях – прямо там, вот там, есть брат света, и я иду к нему, я иду домой, и я иду для того, чтобы наконец-то найти себя в своей подлинной коже.
Тогда это будет абсолютно то. Больше не надо ориентироваться; повсюду я буду там.
Девяносто семь фунтов на палубе; вряд ли три фунта с небольшим изменят отложенное на потом. Только что это значит? Это всегда та же самая вещь.
– Поторапливайся, пойдём.
Они растворились в толпе, среди тюков с хлопком и розоватой керамикой, расходясь и сходясь вновь, быстро двигаясь в беспорядке среди корзин с манго, прожорливых коз, розовых и жёлтых бутылок с лимонадом на переносных лотках.
– Но почему ты так торопишься? У тебя есть ещё время до завтра. Куда ты несёшься?
Я остановился. Я глядел в глубину этих глаз в течение одной секунды; в эту секунду я погрузился в целую жизнь и увидел множество глаз, но в них никогда не было взгляда, которого я искал. И я всё ещё иду. Я поменял человека, я поменял жизнь и вновь обнаружил себя на той же улице, как будто я делал эту работу в двадцатый раз.
– Нил, пожалуйста…
Капельки пота появились на лбу Мохини. В этом почти неподвижном лице была такая красота: эмоции вряд ли помешали бы этому; как будто она должна была путешествовать сквозь столетия для того, чтобы пробиться в эти две маленькие бронзовые вены. Я смотрел на неё, на розовые тыквы, ворон, башню храма. Я вновь был захвачен этим абсурдным головокружением – уходить, зачем уходить? Весь этот мир двигался и поднимался, жестикулировал – миллионы бесцельных жестов. Эта толща времени похожа на занавес из морских водорослей, почему? Как будто можно схватить, понять себя только в страдании – без драмы было бы нечего больше понимать.
– Послушай Нил, ты хорошо спланировал свою глупость. Что касается меня, то я подготовила немного счастья: один день счастья. Только один день, я прошу у тебя один день. После этого делай что хочешь.
Что за ловушку она придумала на этот раз? Они все устраивают ловушки для того, чтобы поймать тебя и сожрать на досуге. Я не хочу быть пойманным. Никем и ничем. Я хочу быть свободным. Меня зовут Нил = ни для чьих карманов.
Но мне тоже хотелось бы сидеть здесь, подобно безумному ребёнку, и позволить всему течь сквозь пальцы, и больше нечего будет хотеть. Иногда двери открываются в необыкновенную сладость, где ты уже ничем не являешься, потому что больше ничего не хочешь. Мне хорошо известно это головокружение и я знаю, что его час приближается.
– Я прошу у тебя один день, только один день.
Мохини стояла прямо как статуя, посреди розовой керамики на вымощенном мозаикой полу храма. Ребенок играл с морской ракушкой. Я всё ещё вижу это место, оно так долго преследует меня. До сих пор можно ощущать аромат гирлянд жасмина на подносе для приношений.
– Послушай, я знаю один остров…
Они нападали как мухи, крепко цепляясь за мою белую кожу – проклятую кожу больного человека! Повсюду эта белая стигма, ярлык иноземца; неужели мы никогда не сможем слиться и смешаться как воздух в ветре! Мохини открыла свой кошелёк и начала раздавать мелочь среди этого гама.
– Всё, уходим. Уходим.
Они цеплялись за мои ноги. Внезапно, разъярившись, я развернулся, с желанием как следует ударить.
– О, чужеземец…
Передо мной стоял человек в одежде цвета пламени и смотрел на меня. В течении секунды он молчал, держа в руках нищенскую тарелку. Я возненавидел его мгновенно: в этом взгляде была улыбка…. Даже не улыбка, огромное изумление, собирающийся взорваться смех. Но ничего не взорвалось, смех был пойман светом его глаз.
– О, чужестранец, ты вернулся!
Я был совершенно ошеломлён. Затем совершенно другим голосом, почти нейтральным тоном, как будто декламируя, он сказал:
– Три раза ты приходил, три раза ты убивал...
И прежде, чем я успел сказать хоть слово, он исчез.
– Нил, Нил, не ходи туда!
Я бросился за ним. Мне обязательно нужно догнать его, узнать, узнать наконец-то, покончить с этим прежде, чем потом, когда будет слишком поздно; казалось, будто что-то во мне, ужаленное до боли, задетое за живое, внезапно поднялось с желанием бить и бить этого человека до тех пор, пока он не упадёт. И потом я плюну на него.
– Нил…
Звала Мохини. Я побежал по улице как сумасшедший, мечась из стороны в сторону, оббежал вокруг храма, сбив с ног ребёнка, который пронзительно закричал. Ничто не напоминало о нём. Враждебные глаза уставились на жестокого чужеземца. И затем, внезапно, из стены храма выпрыгнул бог, вооружённый копьём и восседающий на павлине.1
Я вернулся, утирая лоб и стыдя самого себя. Этот жаркий сезон разорвал в клочья мои нервы, пришло время уезжать. Мохини стояла неподвижно среди розовой керамики, бледная как мертвец, её глаза слепо смотрели перед собой, коса лежала на груди.
– Ах! Нил…
Она смотрела на меня так, как будто я вернулся из долгого путешествия, как будто она вернулась из другого мира; её голос был очень мягким, почти задыхающимся:
– Я думала, ты уже уехал.
Её рука легко коснулась моего плеча. Я опять был поражён атмосферой древности окружающей её, не было никакой экспрессии, никакого трепета ресниц; она была там, прямая, в белой вуали, подобная древней Choephoroe, подобная кому-то кто знает и смотрит на разворачивающуюся перед ним ту же самую судьбу.
– Что он тебе сказал? Чего он хотел?
– Сумасшедший. Если я его найду…. Ты знаешь его?
– Саньясин. Я не люблю саньясинов.
– Я тоже.
– Будь осторожен, они знают то, чего не знаем мы, они опасны.
– Как, опасны?
– Они отреклись от земли. Они – воры небес.
Она сказала это таким тоном! Я был ошеломлён. Она немедленно поправилась:
– Они не отсюда.
– Я тоже…. Более того, я не знаю, откуда я. Уходим, с меня достаточно этих нарисованных уродов!
Она схватила мою руку и начала щипать как маленькая девочка, до тех пор, пока рука не покраснела.
– Успокойся, ты не знаешь, что говоришь.
Фисташковое дерево и боги, нарисованные окисью свинца на высокой башне с обезьянами, наблюдали за прохожими; золотые пальмы мягко покачивались над улицей.
– Послушай, я знаю один остров. Пожалуйста, не говори "нет". Я не буду тебя удерживать, я прошу у тебя один день, только день, чтобы успокоить моё сердце. Потом ты свободен.
Воздух наполнился звуком сирены. Чайник уличного торговца сверкал на солнце.
– Слушай, "Laurelbank" снимется с якоря завтра, в семь утра и отправится в Новую Гвинею – или к дьяволу.
– Я всё устроила, лодка ждёт нас.

2. Остров Вермильон

-Понимаешь, это самый маленький из трёх островов; он называется Вермильон.
Я обернулся, мой порт утонул в сверкающем тумане, только чёрный контур торгового судна едва угадывался в прозрачном свете.
– Знаешь, это недалеко, ты вернёшься через 45 минут.
– Недалеко… и ты вытащила меня сюда, чтобы смотреть на эти камни для обезьян?
– Это для того, чтобы ты видел, как далеко ты можешь идти.
Движением головы она откинула косу назад.
– Когда милость коснётся тебя, ты, возможно, поймёшь, что не жил и минуты в своём существовании – в своей голове ты блуждал где угодно, а ноги следовали за ней. С сердцем, подобным неспелой гуаве.
Я хотел обнять её, но потом рассердился.
– Здесь, смотри – сказала она.
Мы слушали птичье щебетанье. В птичьем гвалте каменный выступ вырос прямо из зелёной воды, облачённый в корни старого баньяна, растущего прямо на вершине и который, казалось, вытащил остров прямо из воды, подобно мифическому остову разбитого судна, в шумном веселье макак и длиннохвостых попугаев. Наш парус медленно сменил галс, избегая камней; показалась бухта. Я был ошеломлён. Тысячи и тысячи ярко пылающих деревьев Гул Мохур, усыпанных красными цветами, спускались тесными купами к морю, подобно гигантской, алой волне.
Она наблюдала за мной краем глаза; я окаменел.
Всё это было очень красиво, но куда она меня привела?… Рыбацкое поселение было покинуто, мой порт исчез за каменным выступом: только одна тропинка выходила на пляж и уходила, петляя между кактусами на карминно-красный холм. Я попытался повторять свою формулу: "Laurelbank" – Пятница – В семь часов", чтобы развеять злые чары, но всё казалось туманным, мир потерял свои очертания, и я начал идти ко дну в этой мягкой массе экзотического мёда. Я пнул кучку мидий и быстро пошёл, стиснув зубы.
– Ты знаешь, это недалеко, он очень маленький.
В её голосе было столько душевного страдания, как будто она хотела попросить прощения, чтобы укротить меня, но я был завязан узлом вокруг этого "нет" в глубине самого себя, похожего на крик свободы. Я знаю, что она хотела бы принести мне этот мир в своих ладонях, прекрасный маленький мир, очень красивый и очень чистый, где она ходила бы на цыпочках, чтобы не спугнуть меня.
– Если хочешь, я знаю другой остров.
– Уже?
– О! Нил…
Я жесток, никаких сомнений, но чем я становлюсь мягче, тем несговорчивей. Это мой последний оборонительный рубеж: если сдать его – падёт всё.
Однажды, я буду должен взглянуть факту в лицо.
И, возможно, в жизни существует только один факт, всё остальное имитация, фальшивое подобие – а где Факт? Я видел двадцать стран и, тем не менее, ни одной; я проехал десять тысяч километров и не сдвинулся ни на сантиметр; я прожил миллионы секунд и все они похожи на пыль – а где же вещь, где секунда? Что произошло? Леса Бразилии очень реалистично нарисованы анилином "Кук и сын" – я только что оттуда вернулся. Висят двадцать девятые копии Гималаев, гофрированные и отлично накрахмаленные. Всё как в учебнике по географии – никаких сюрпризов; мексиканский кабан и красные обезьяны ждут тебя в квадрате А-8, всё математично и запрограммировано. Знание о мире уничтожило мир так же надёжно, как фотография уничтожила живопись – мы должны пересмотреть этот мир или высохнуть в альбоме.
Лишь эта страна в глубине моего сердца, которой никто не может коснуться – это моё богатство, моё единственное сокровище, всё остальное пусть пропадёт пропадом и Мохини тоже. И тем не менее – тем не менее – мне хотелось бы кричать "да", да всему: вещам, людям, заключить этот мир в свои объятия и раствориться в нём. Больше нет нигде никакой жёсткости. Там находится смертельная точка, неразрешимое да-нет, которое создает жесточайшее трение. Это место Факта, чистая Бразилия, я ощущаю её, я приближаюсь к этому последнему бастиону....

http://www.aurobindo...